Сегодня мы боремся за выздоровление пациентов даже на четвёртой стадии рака

О развитии онкомедицины и предстоящей, уникальной по своей сложности операции, в стенах Медицинского центра МГУ рассказал в беседе с Лайф директор МНОЦ МГУ академик РАН Камалов Армаис Альбертович

В Университетской клинике МГУ на этой неделе (точная дата будет известна позже) пройдёт уникальная по своей сложности операция. Врачи будут спасать пациентку с четвёртой стадией рака. Всего через три небольших прокола ей удалят половину печени, где появились метастазы, — так, чтобы орган мог потом функционировать. Лайф поговорил с директором клиники, академиком РАН, доктором медицинских наук Армаисом Камаловым о том, как развивается онкомедицина, как выбрать "своего" хирурга и стоит ли ехать за медицинской помощью за рубеж.


— Армаис Альбертович, пациентке 66 лет, последняя стадия рака... Звучит как приговор. Что нужно, чтобы её спасти?

— Диагноз нашего пациента — рак сигмовидной кишки, четвёртая стадия. В печени два крупных метастаза, которые необходимо удалить (после чего онкологи продолжат лечить заболевание. — Прим. Лайфа). На сегодняшний день мы готовимся к операции. Она будет выполнена лапароскопическим способом (то есть через небольшие отверстия тонкими инструментами, а не через большие разрезы. — Прим. Лайфа). Печень — орган очень сложный с точки зрения хирургических вмешательств, тем более в таком объёме, как в этом случае.

— В чём именно заключается уникальность операции?

— Сама резекция печени, когда нужно удалить больше половины органа, — это уже достаточно сложный процесс с точки зрения технического выполнения. Нам нужно сохранить орган так, чтобы он смог выполнять необходимую функцию для организма человека. В этом сложность и уникальность таких вмешательств.

— А как раньше оперировали печень?

— Ранее такие операции выполнялись с помощью больших открытых хирургических вмешательств, которые были связаны с большой травмой мягких тканей. Сегодня это три небольших прокола в брюшной полости, операция выполняется тонкими инструментами.

— Вы сказали, что печень вообще сложно оперировать. Почему?

— Там огромное количество сосудов. Поэтому с учётом возможной кровопотери пациента это операции сложные с точки зрения технического выполнения.

— Кто будет оперировать?

— Выполнять операцию будет профессор Эдуард Абдулхаевич Галлямов, известный российский хирург, эндоскопист, человек, который создал школу эндоскопической хирургии (эндоскоп — прибор, который исследует внутренние поверхности органов, обычно он состоит из трубки с источником света на конце и оптической системы или миниатюрной видеокамеры. — Прим. Лайфа). В целом в бригаде будет три врача-хирурга, один врач-анестезиолог, один врач-трансфузиолог, одна анестезистка, две операционных сестры.

— Можно ли сказать, что некоторое время назад шансы выжить у этой пациентки были бы меньше, чем сейчас?

"Какое-то время назад многие считали, что при четвёртой стадии рака пациенты обречены. Сегодня мы боремся за выздоровление пациентов даже на четвёртой стадии рака"

— Конечно, трудно говорить о полном выздоровлении в таких случаях. Врачи стараются сделать так, чтобы продлить жизнь этим пациентам и сделать высоким, насколько это возможно, качество их жизни.

— Про онкобольных на последних стадиях говорят, что они неоперабельны. Можно ли надеяться, что в будущем всё больше тяжёлых случаев будут становиться операбельными?

— Вопрос об операбельности пациента нужно рассматривать исключительно в комплексе с лечением. Раньше неоперабельным больным просто снимали болевой синдром, старались облегчить жизнь. Сегодня область онкологии бурно развивается. Есть таргетная терапия — это лекарственные препараты, которые непосредственно доходят до органа-мишени и разрушают метастазы. Химиотерапия всегда была тяжёлой с точки зрения воздействия самих химиопрепаратов. Она переносилась тяжелее, чем само заболевание. Но врачи были вынуждены назначать подобное лечение, чтобы разрушить дальнейший рост опухоли. С развитием фармацевтики и технологий на тяжёлые диагнозы врачи могут смотреть уже по-другому. Поэтому я думаю, что мы сможем справляться с такими заболеваниями на поздних стадиях. Например, даже меланома (злокачественная опухоль кожи. — Прим. Лайфа), которая считалась очень сложным онкозаболеванием, сейчас очень удачно лечится, и даже в нашей стране разработаны препараты для лечения этого серьёзного заболевания.

— Сейчас решения о неоперабельности пациента всегда объективны?

— Неоперабельность может быть с двух точек зрения. С одной стороны — это состояние сердечно-сосудистой системы и другие проблемы, которые не позволяют выполнить серьёзных расширенных оперативных вмешательств. И, с другой стороны, когда операцию технически невозможно выполнить из-за обширного поражения органа.

— То есть это не относительное понятие, когда в одной больнице пациент считается операбельным, а в другой нет?

— Относительно вопросов операбельности в медицине есть чёткие стандарты. Если мы в своей работе будем отталкиваться от международных стандартов в лечении того или иного заболевания, то меньше будет расхождений в различных клиниках. Стандарт лечения позволяет человеку понимать, какие возможности в лечении медицина имеет. Другое дело, если сама клиника не располагает необходимой аппаратурой и профессионалами. Если по стандартам определённая клиника не может оказать пациенту помощь, значит, её смогут оказать там, где есть необходимое оборудование и знающие люди.

"Медицина России не существует в отрыве от европейского и всего остального мира, поэтому мы делимся нашим опытом и перенимаем опыт зарубежных коллег. Профессиональные знания должны быть одинаковыми в любой специальности"

— Что можно прооперировать в России, а что за рубежом?

— На сегодняшний день вряд ли в мире существуют технологии, которые отсутствуют в России. Другое дело, что должна быть некая правильная система организации медицинской службы в целом. Система реабилитации пациента очень важна, чтобы человек не утратил качество жизни.

— Где безопаснее оперироваться — в частной или государственной клинике?

— Не показатель, где проводится операция. Нередко мы видим, что одни и те же руки работают и в госклиниках, и в частных. Вообще же и частная, и государственная клиники должны быть жёстко встроены в систему доказательной медицины. Не может в частной клинике выполняться операция, которая не входит в стандарты оказания медпомощи (их утверждает Минздрав. — Прим. Лайфа). А вообще, медицина — это не математика. Осложнения бывают и у хирурга, который проводит блестящие операции.

— Как правильно пациенту выбрать хирурга?

— Хорошие врачи вряд ли сами себя рекламируют. За ними идёт слава, люди знают об их огромном опыте и профессиональных возможностях.

— Можете ли вы назвать лучших хирургов Москвы?

— Одного из лучших я могу назвать — это хирург Галлямов, он и будет проводить операцию, которую мы с вами обсуждаем. Это профессор Игорь Хатьков, Олег Луцевич и многие другие. В медицинском сообществе мы все друг о друге знаем всё. Даже урологи о хирургах, хирурги об офтальмологах.

— Люди, у которых есть возможность лечиться и оперироваться за рубежом, едут туда. Их решение обоснованно?

"Если у человека возникает желание лечиться за границей, это его право. Но, безусловно, такую операцию могли бы провести и в нашей стране, и у нас есть такие возможности"

— Какие сейчас основные проблемы в российской хирургии?

— Что касается модернизации — все ведущие клиники имеют хороший парк аппаратуры, и это позволяет выполнять сложные хирургические вмешательства. Ещё 10–15 лет назад, когда люди выезжали за рубеж на операции, это было связано с нехваткой высокотехнологического оборудования, а не с тем, что в России нет хирургических рук. На сегодняшний день мы абсолютно спокойно и с высоким качеством выполняем сложные операции в России.

Источник: life.ru